Лето на колёсах [Повести] - Владимир Разумневич

«Прыгай, — кричу ему, — живее! Кругом по степи бандиты рыскают. Вот-вот сюда нагрянут».

А он мне категорически:

«Папа никогда от белых не прятался. И я не испугаюсь. Езжайте одни, а я белогвардейцев бить буду».

Я ему:

«Чем же ты их бить-то будешь? Палкой, что ли? У тебя же ни ружья, ни сабли».

Саша схватил крестьянскую косу и над головой вскинул:

«Коса острее сабли! — закричал. — И близко не подпущу!»

Вижу, парень не шутит. Готов всех бандитов, какие есть, покосить. Как же мне его в дивизию к отцу доставить? И тут Андрейка Желтов верный подход к мальчику нашёл.

«Чем косой махать, — говорит, — лучше на тачанке из пулемёта стрелять. Садись рядом. Будешь за пулемётчика».

Саша ему:

«А не обманете?»

Андрейка поклялся:

«Честное чапаевское!»

Саша косу в траву бросил — и к нам, на тачанку.

Помчались мы, а вместе с нами — мужики на конях. Нагнали белобандитов. Андрейка из пулемёта строчил, а Саша ленту с патронами подавал. Малыш Аркашка во всё горло вопил:

«Ур-р-а! Бей их! Долой кровопийцев!»

Понравились мне чапаевские детишки. Что Саша, что Аркашка, что Клава — все стойко держались. Пули над головами свистели. А им хоть бы хны. Бесстрашные. В отца.

Когда мы с бандой покончили и чапаевскую семью в штаб доставили, Василий Иванович нам благодарность в приказе объявил. Он так сказал:

«Лихая тачанка! Революционная! Недаром красная звезда на ней горит. Пусть и дальше так же отважно революционному делу служит!»

В каких только переплётах не побывала наша тачанка, а выдержала. И после войны не переставала людям служить. Пришлось, правда, заново перестроить тачанку, чтобы можно было запрягать в неё не две, как прежде, а одну лошадь. Каждую осень колхозники отвозили на повозках собранный урожай. Впереди хлебного обоза шла наша тачанка. Над ней развевалось шёлковое красное знамя, полученное колхозом за ударный труд. Потом, когда стали возить зерно на грузовиках, пришлось поставить бричку на заслуженный отдых. Вот с той поры и стоит под навесом. Гляну на неё и прошлое вспомню. Что и говорить — героическая тачанка!

ВСЕ ЧЕТЫРЕ КОЛЕСА

Неделя прошла, а комбайны в поле как стояли, так и стоят. Вася ждать устал, когда они работать начнут.

Спать все эти дни он ложился поздно и заснуть долго не мог. Всё думал о том, как помчится он на тачанке в дальний край поля, к отцовскому комбайну. Отец увидит Васю с дедушкой и спросит удивлённо: «Откуда диво такое? Тачанка же без колёс была. Видно, для важного дела её починили?» А Вася ответит: «Наша тачанка не только боевая, а ещё и трудовая! На ней колхозники когда-то хлеб возили. Вот и мы приехали помогать тебе!»

Однажды Вася проснулся рано-рано, когда только светать начало. Услышал, как надрывно прокричал петух под окном, захлопали, заскрипели калитки в соседних домах, протяжно замычали коровы.

Мычание постепенно становилось всё глуше и глуше, пока совсем не стихло где-то за селом.

И вдруг… Что такое? Топот лошадей, голоса мальчишек, щёлканье кнутов…

Вася решил, что это сон, и перевернулся на другой бок. Топот и треск, доносившиеся издалека, не давали заснуть.

Вася выглянул в окно. На улице никого. Где-то в степи трещали пулемёты.

— Дедушка! Дедушка! — тормошил Вася спящего деда. — Пулемёты в степи. Война началась!

Дедушка спросонок никак не мог сообразить, в чём дело.

— А ведь и вправду стреляют. — Он вскочил с постели и торопливо стал натягивать полосатые брюки. — Что за напасть! Треску много, а взрывов нет.

— Побежим посмотрим! — Вася схватил со стола бинокль и потянул за собой дедушку.

Они сбежали с крыльца и заспешили в степь.

У самого горизонта вздымалась к небу и висела над дорогой широкая пыльная завеса.

— Дедушка, это же тачанки! — разглядел Вася. — Целых пять штук!..

Тачанки неожиданно сошли с просёлочного тракта и, миновав жёлтое поле, выскочили на ковыльный простор, круто развернулись и замерли.

Пыль постепенно улеглась, рассеялась, и их ровный строй стал виден отчётливо.

Лошади в оглоблях били копытами, норовя сорваться с места. Кучера изо всех сил тянули вожжи, сдерживая рысаков. Одна из тачанок вырвалась из строя, повернулась круто, и белоголовый щупленький владелец её, встав на козлы, начал что-то говорить собравшимся. По тому, как он заносчиво вскидывал белобрысую голову и, не уставая, рубил руками воздух, Вася безошибочно угадал:

— Да это же Сенька Дед-Мороз! Тачанка-то у него с пулемётом! Ишь какой важный!

Тачанка под Сенькой — Вася это хорошо увидел в бинокль — дёрнулась, и Сенька, не удержав равновесия, плюхнулся в кузов, по-смешному дрыгнув ногами.

Пришли в движение и остальные тачанки. Развернувшись широким строем, помчались они через степь к селу.

Впереди, как и полагается, летела быстроходная бричка командира — Сеньки Деда-Мороза. Он то и дело вскакивал, и фигура его маячила над остальными.

Тачанка ближе и ближе. Слышно уже, как дребезжат колёса, как всхрапывают кони. И звенит Сенькин по-чапаевски громкий, на всю степь, голос:

— Не робей, не робей, ребята! За мной — в атаку!

Неудержимо приближаются тачанки к околице. Играют на ветру гривы неукротимых лошадей.

— Товарищи! — орёт Сенька, крутя хлыст над головой. — Ур-р-р-а-а!

— Ура! Ура! — несётся с левого фланга.

— Ура! Ура! — несётся с правого фланга.

— Ура! Ура! — сливаются в общий крик ребячьи голоса.

Единым порывом охвачена вся Сенькина армия. Кажется, никто не в состоянии остановить бег тачанок.

— Стой! Ни с места! — распоряжается Сенька. — Развернуться всей цепью! К пулемётам!

Разворачиваясь, заскрипели, заплясали по кочкам тачанки, зафыркали лошади. Жерла пулемётов нацелились в одну сторону — как раз туда, где Вася с дедушкой Анисимом стоят.

Разом оглушительно затараторили пулемёты. Степь эхом ответила на звонкую дробь.

— Сенька Дед-Мороз трещотку крутит, — хмыкнул Вася. — На испуг берёт.

И тут Вася от изумления вытаращил глаза, схватил дедушку за рукав:

— Ты только взгляни, дедушка! Наше лето на тачанке!

— Какое такое «лето»?

— Да вон же, на Сенькиной. Под пулемётом. На спинке нарисовано.

— А ведь верно. Наша тачанка. Как есть наша! Все четыре колеса на месте. Отремонтировали, выходит. А солнце-то! Солнце-то! Сияет, как тогда, в гражданскую. Подновили, видать, краску-то. Омолодили мою голубушку!

Вася был несказанно обижен: кто это мог тачанку Сеньке отдать?!

— Должно быть, от председателя всё идёт, — резонно пояснил дедушка Анисим. — Не иначе как он.

— Если бы одну. А тут вон сколько тачанок. Откуда всё это?

— Ума не приложу, внучек. И каждая — вот удивительно! — по виду на нашу смахивает…

Трескотня совсем смолкла, и стало так тихо, что слышно было, как кузнечики в траве стрекочут.

Сенька снова поднялся на козлы и объявил громогласно:

— Сражение закончено! Тачанки, за мной!

И тачанки одна за другой закружили, словно карусель.

— Даёшь песню! — послышался чей-то задорный голос.

Мальчишки дружно грянули:

Эх, тачанка-ростовчанка,Наша гордость и краса,Пионерская тачанка,Все четыре колеса!

Вздымая пыль колёсами, они свернули в сторону от села. Щёлкали хлысты, и звенела, удаляясь, песня:

Эх, за Волгой и за ДономМчится степью золотойЗагорелый, запылённыйПулемётчик молодой.

— Не пойму толком, для чего им понадобилось всё это? — пожимал плечами дедушка и будто подзуживал Васю.

— Может, в войну играют? — догадался внук и, сорвавшись с места, побежал за повозками. Но они вместе с песней были уже далеко-далеко.

Вася вернулся обратно и махнул рукой:

— Разве за тачанкой угонишься…

— Это точно! — поддержал дедушка Анисим. — Тачанка любой песни быстрее.

Вася пуще прежнего рассердился на Сеньку. «Сам сел на тачанку, а про друга забыл. Ну погоди! — погрозил ему кулаком Вася. — Попросишь у меня дедушкину папаху, ни за что не дам! И играть с тобой не пойду, хоть тресни!»

ТУТ ЕСТЬ ЧТО-ТО ТАИНСТВЕННОЕ

Вася переживал. Он считал, что Сенька Дед-Мороз поступил несправедливо. Тачанка дедушкина, и, значит, по закону должна она принадлежать дедушке. Надо забрать её у Сеньки! Знать бы только, где он держит её. Не у себя же под навесом! Скорее всего там, где ночуют лошади, — на колхозном конном дворе.

Вот туда и отправился Вася.

Все пять тачанок стояли вдоль забора, возле конюшни. На конном дворе он увидел не только Сеньку, но и других ездовых. И пионерка Тома Бесхатнева с ними.

Вася испугался, что его заметят, и залез под одну из тачанок. Стал следить за Сенькой и его дружками.